Странница полезла в походную сумку и достала кольян...сделала все необходимые действия для того, чтобы уже через несколько минут выпускать дым и ощущать фруктовый вкус табака...потом руки снова пропали в сумке и она достала любимую книгу...и забывшись...начала читать строки шедевра...

"говорят, что есть рай, говорят, что есть ад;
после смерти туда попадешь, говорят,

в долг живем на земле, взявши душу взаймы,-
и надеждами тщетными тешимся мы.

но, спасенья от мук и взыскуя услад,
невдомек нам, что здесь - тот же рай, тот же ад!

золоченая клетка дворца - это рай?
жизнь бродяги и странника - ад? выбирай!

или пышный дворец с изобильем палат
ты, не глядя, сменял бы на драный халат?!-

чтоб потом, у ночных засыпая костров,
вспомнить дни, когда ты был богат, как Хорсов,

и себе на удачу, себе на беду
улыбнуться в раю, улыбнуться в аду!

медленно прикрыв книгу, она выпустила дым и задумалась...во истину прекраная книга...
это то, что ей хотелось сейчас...
онаоткрыла книгу, но уже на другой странице...

"Вор-музыкант поначалу с тревогой следил за пальцами Абу-тТайиба, когда те разом зажили собственной жизнью: умело подкручивали колки, пробовали строй, гуляли по ладам....Потом парень расслабился и даже восхищенно хмыкнул, ткнув рябого локтем в бок.
рябой отмахнулся: не мешай, мол, дай послушать!
а Абут-Тайиб задумчиво перебрал струны, - и вдруг, без всякого вступления, запел давнюю, сложенную им еще в Дар-ас-Саламе касыду, которая сейчас показалась более чем уместной:

Подобен сверканью моей души блеск моего клинка:
разящий, он в битве незаменим, он -
радость для смельчака.
как струи воды в полыханье огня, отливы его ярки,
и как талисманов старинных резьба, прожилки его тонки...

Долой тяжкие думы и тайные интриги! Долой весы и счеты, шахский венец и "небоглазых" упрямцев; в ад загадки Кабира!
Песня!
Пой, чанг, звени струнами, шепчи о былом, оставшемся там, за горами без названия и смертью без могильного тлена; о, должно ли скорбью и печалиться великой печалью, если по свету еще гуляют слова, достойные быть произнесенными?!

Ремень, что его с той поры носил, - истерся,
пора чинить,
но древний клинок сумед и в боях молодость сохранить.
так быстрой он рубит, что не запятнать
его закаленную гладь,
как не запятнать и чести того, кто станет обнажать.

о ты, вкруг меня разгоняющий тьму, опора моя в бою,
услада моя, мой весенний сад - тебе я хвалу пою!..

и в кругу костра, что мерцал живым светом, остались трое: Поэт, Песня и Слушатели - единое существо, поющее и внимающее.
Абу-т-Тайиб знал, что нужно этим людям. Да он и сам не хотел сейчас ничего другого: песня, подобная неистовому скакуну с бешеным наездником на спине, рвалась с его губ и со струн чанга - рвалась и уносилась вдаль, горячим ветром овевая завороженные лица кабирских ловкачей. горным камнепадом грохотали копыта, насмешливо звенела сталь о сталь и золото - о золото; одинаково сладкими были кровь врагов и губы красавиц, а потом...

ношу я тебя не затем, чтобы всех слепила твоя краса,
ношу наготове, чтобы рубить шеи и пояса.

живой, я живые тела крушу, стальной,
ты крушишь металл -
и, значит, против своей родни каждый из нас восстал!..

а потом песня кончилась, и только трещал заслушавшийся костер, да еще медленно гасли отзвуки дикого, необузданного напева - и так же медленно гасли глаза слушателей: они были там, в его песне, и им очень не хотелось возвращаться.
Счастливцы! - пой, Абу-т-Тайиб, и не думай о том, что ради возвращения позволил бы отрубить себе оба уха.
Да что там уши...
- Еще! Еще давай! - истово выдохнул рябой, готовый ради единого слова певца сунуть руку в огонь. "

странница откинула голову и выпустила дым, смотря на него, она медленно погружалась в этот мир...